- Мы, конечно, слышали слово «сторителлинг», но не уверены, что его понимаем…

- Сторителлинг буквально – искусство рассказывания историй.  Сейчас есть несколько совершенно разных явлений, которые называют этим словом. Если вы обращаетесь с запросом к Яндексу, вам сразу выпадает «сторителлинг в маркетинге». Это про то, как рассказывать истории, чтобы продать товар. Есть направление «сторителлинг» в психологических практиках, в психодраме. Ко всему этому я не имею никакого отношения. Я занимаюсь сторителлингом  в театре.

 

- Сторителлинг появился недавно?

-  Нет, это занятие очень древнее. Я обычно говорю, что первым сторителлером был Гомер. Гомер, как известно, отличался от окружающих тем, что он был слепой. А в традиционном обществе никто не получает свою похлебку просто так.  Любой человек с ограниченными возможностями должен найти свое место в социуме, выполнять какие-то функции. Человек, который не может работать физически, развивает другие качества.

 

- Сторителлинг появляется, когда у человека не хватает ресурсов?

- Конечно. Едет, например, человек в поезде «Москва-Владивосток» без гроша в кармане. И ему нужно как-то продержаться – скажем, травить байки  соседям по купе. Его за это накормят, напоят и обогреют. Люди рассказывают истории в закрытых пространствах – в больницах, в детских лагерях, в армейских казармах, в тюрьме. Когда-то в Центр им. Вс. Мейерхольда приезжал проводить мастер-класс датский сторителлер Йеспер Андерсен. Он нам долго объяснял, что такое сторителлинг, и в конце концов сказал: «И даже если представить себе невозможную вещь – скажем, вас посадят в тюрьму – ваша история останется вместе с вами!». Я выросла на мемуарах о сталинских лагерях, оттуда все знают выражение «тискать рОман»  –  зачастую именно так, рассказывая истории блатным, выживали в лагере интеллигенты.

 

- Как выглядит сторителлинг в театре?

- По-разному. Например, то, что показывал нам Йеспер Андерсен – это были  прекрасные детские моноспектакли. Он лучший в мире тролль! У него есть элементы костюма и реквизит, у него был помощник, который дудел на лейке… Константин Кожевников в Театре.doc делает для детей образовательные проекты – рассказывает, например, историю про князя Владимира Красно Солнышко. От Мастерской сторителлинга при Центре им. Вс. Мейерхольда  отпочковалось такое направление как «стэндап».  Сторителлинг, которым занимаюсь я – это более-менее традиционный театр, но только очень ограниченный в ресурсах. Театр, который выбрал форму сторителлинга, чтобы выжить.

 

- То есть сторителлинг – это бедный театр?

- Да. Театр, у которого «ничего нет». Нет денег, чтобы сделать роскошные костюмы и построить декорации. Нет техников, чтобы включать свет и музыку. Нет большого помещения. Возможно, нет даже всех необходимых актёров! Чтобы поставить «Гамлета», нужно порядка пятнадцати-двадцати человек. А теперь представьте, что  у нас есть три мальчика на роли стражников (и никто из них не годится на роль Гамлета), и две девочки на роль Офелии. Была бы одна девочка – это бы еще ладно, но у нас две прекрасные девочки.  И что мы будем делать? Мы не можем поставить «Гамлета». Но нам очень хочется! Всем хочется быть востребованными.

 

- Очень похоже на школьный театр! Для такого театра нужные особые пьесы?

- В обычном театре артистам говорят: «Вот ваша роль, вот ваш текст. Учите эту роль, потом мы с вами придумаем мизансцены, оденем вас, зальём музыкой, дадим партнеров, и вы будете играть». В сторителлинге очень многое зависит от желания артиста. Артисты сами пишут для себя пьесу. По большому счету это такой коллективный Шекспир. Шекспир писал на конкретную труппу – и мы делаем спектакль для определенной труппы. При этом у нас нет одного человека, который бы сел и всё сочинил. Даже если финальный вариант текста пишу я, я не могу обойтись без участия актеров. Сначала мы садимся и очень долго обсуждаем историю, читаем первоисточники, выясняем детали, вытаскиваем самые драматические обстоятельства. Потом становится понятно, какие у нас есть персонажи, мы распределяем роли – на тех, кто есть - придумываем, как эти люди рассказали бы историю, каждый со своей точки зрения, выстраиваем отношения, сочиняем текст. А потом уже профессиональные актеры, занятые в этом спектакле, имея созданную ими пьесу, «присваивают», как это всегда бывает в театре, предлагаемые обстоятельства и проживают истории своих персонажей.

 

- История меняется в зависимости от того, какие люди ее рассказывают?

- Совершенно верно. Ну вот, например, часто оказывается, что девочек в проекте больше, чем мальчиков.  Когда мы с артистами стали читать роман сэра Томаса Мэлори «Смерть Артура», чтобы поставить «Спасти Британию!», от нас ушли все мальчики. Вообще все. История про рыцарей – а у нас одни девочки. И мы сделали спектакль, в котором женщины рассказывают о мужчинах, которых они любили. Мальчики-артисты, когда читали про этих рыцарей, говорили: «Какие-то они все уроды – тупые, не читали книжек, только воюют, машут мечами, ведут себя как полные козлы». А девочки всегда найдут, за что пожалеть мальчика и чем в нем восхититься. И когда мальчики-артисты сбежали, девочки-артистки выбрали себе каждая по нескольку мальчиков-рыцарей,  и рассказали о них.

У женщин на сцене в этом спектакле нет имен, никто не знает, как их зовут. Это не прекрасные дамы, в которых рыцари были влюблены, это такой «банно-прачечный отряд». Они стирали белье, варили кашу, им рассказывали то, что не рассказывали другим. И они эти рассказы запомнили. А мальчики-артисты, кстати, правильно сделали, что сбежали! Когда мы сочинили эту – нашу собственную - историю, стало понятно, что им в ней просто не было бы места: мальчики любят соперничество, а в нашем спектакле нужно было оплакать всех.

 

- В сторителлинге по известной истории может появиться персонаж, которого не было в книге?

- Не совсем так. Скорее, там могут появиться люди, о которых авторы и читатели забыли или на которых не обратили внимания. У нас в «Истории о Зигфриде и Брунгильде», которую мы сочинили по мотивам «Старшей Эдды»,  на сцене стоит стол, и за ним сидят четыре человека – Сигурд, великий герой, Гуннар, его названный брат, их жены – Гудрун и валькирия Брюнхильд. Каждый из них рвется вперед со своей историей, а вокруг ходит актриса Анна Марлиони и рассказывает про тех, кого на сцене нет. Потому что если главный герой просто упомянет этих отсутствующих персонажей, то получится, что они во всем виноваты. А это не так! Их тоже нужно кому-то защитить. Поэтому Аня бегает вокруг стола, вылезает, когда ее не просят, и говорит: «Ну, подождите, подождите, он же тоже мучился, он тоже чего-то хотел, он тоже страдал!»

 

- Вы рассказываете современным молодым зрителям истории о царе Эдипе, Медее, о Зигфриде, о рыцарях Круглого Стола. Зачем?

- Ну, во-первых, это абсолютно вневременные сюжеты! Люди в них действуют и переживают, как мы сейчас, никакого барьера между нами и персонажами нет. А во-вторых, я хотела рассказать истории, которые знает вся Европа. Если мы – часть Европы, нужно, чтобы они были частью «нашего общего прошлого». Знаем ли мы эти тексты? Во времена дореволюционных гимназий их активно читали, сюжеты были известны. А сейчас мифы Куна далеко не все знают. И «Старшую Эдду». И даже легенды о короле Артуре. А ведь персонажи этих книг постоянно встречаются нам в разных контекстах. Человек должен услышать их историю, чтобы когда-нибудь потом её прочесть. Так получился цикл спектаклей «Истории Европы», в трех частях – они адресованы взрослым и подросткам. Это, конечно, не спектакли для самых маленьких, поскольку истории сложные, и родителям на них будет не менее интересно, чем детям. Это истории о борьбе с судьбой, о любви, о предназначении – о том, что и сейчас есть в нашей жизни, без чего нашей жизни нет.

 

- По каким еще книгам вы собираетесь ставить спектакли?

- Мне бы очень хотелось поработать с «Мертвыми душами», с пьесой Леонида Андреева «Тот, кто получает пощечины», много еще с чем.  Но пока, осенью, мы покажем, надеюсь, новый спектакль «Четвертая высота»,  по мотивам книги Елены Ильиной. Это повесть о девочке Гуле Королёвой, она была очень популярна в Советском Союзе. Наша «Четвертая высота» - не сторителлинг в чистом виде, это просто спектакль, где актеры, работавшие этюдным методом с очень малым количеством текста, во многом за счет пластики проживают историю становления личности, превращения ребенка во взрослого, историю о конце детства.

 

- Вы занимаетесь сторителлингом  не только с профессиональными артистами, но и с подростками. Подросткам интересно участвовать в сторителлинге?

- Подросток тринадцати-шестнадцати лет – идеальный человек для занятия сторителлингом! Для него умение рассказывать истории имеет практический смысл : подростку нужно учиться общаться с незнакомыми взрослыми, завоевывать свое место в компании, сдавать устные экзамены, в конце концов. Сейчас процветают видеоблогеры, все подростки говорят, что хотят стать видеоблогерами. Но ведь блогер – это как раз тот, кто рассказывает истории.

 

- На занятия сторителлингом берут только артистичных детей?

- Вовсе нет! Очень артистичный человек как раз, скорее всего, на таких занятиях не останется – у него и так есть всё, чтобы завоевать популярность. В некотором смысле сторителлинг – это место для изгоев. Изгои собираются и разговаривают. И это круто.

 

- Как вы занимаетесь с подростками?

- Читаем книжки, обсуждаем истории, рассказываем их друг другу, придумываем ситуации, которые требуют от нас разных моделей ответов. Например – представьте, что вас поймали гопники! И спрашивают: «Слышь, ты! Кто такой Гамлет?». Попробуйте ответить так, чтобы вас не побили. Это очень важно – научиться разговаривать коротко и очень ясно. Объяснять сложную вещь простыми словами. На самом деле, это же умение нужно докладчику на академической конференции – надо, чтобы аудитория не тупила в айфоны, чтобы она слушала каждое слово. Кто такой Гамлет? «Принц датский»? Но что, если условные гопники не знают даже, кто такой принц? Один мальчик объяснил так: «Гамлет – это такой парень. У него отец был самым главным – и его убили». Хороший ответ – мы сразу же вовлекаемся в суть истории.