22.02.2020
"Если централизованное реформаторство ослабляется, у учителей и директоров появляется больше возможностей что-то делать самим. Вот тогда и рождается самое интересное". Директор Центра истории России Нового времени НИУ ВШЭ Игорь Игоревич Федюкин рассказывает об истории образовательных реформ.
Сейчас много говорят о том, что наши школы и университеты надо менять. Российская история знает примеры таких изменений, один из них - время правления Петра I. Царь, действительно, смог в одиночку «перевернуть» всю систему?
На петровскую эпоху и правда приходится резкое расширение образовательных возможностей: набора школ, охвата учеников школьным обучением, настолько резкое, что можно говорить о сдвиге, переломе, который обычно описывается как прямой результат усилий Петра. Кажется, что это государь всё построил, всем приказал. Но если присмотреться внимательнее, выясняется, что за реальными образовательными инициативами и изменениями стоит не сам Петр, а многочисленные предприниматели и энтузиасты самого разного толка: церковь, иноземные миссионеры, частные предприниматели, эксперты, отдельные учителя, которые предлагают свои проекты устройства школ и новые способы преподавания. Конечно, против воли Петра никаких изменений бы не было, и разумеется, он действительно был энтузиастом «учения» - фразы вроде «учить ребят …» то и дело мелькают в его бумагах. Но всё-таки важно понимать: собственного видения новой школы у него не было, а большинство предлагаемых этими прожектерами идей Петру были непонятны и незнакомы.
В чём заключалась роль царя в реформе образования?
Самым важным, наверное, было то, что он создал условия для реализации некоторых из этих проектов, снял препятствия для них. В частности, церковь потеряла возможность контроля за содержанием образования, она сохранила этот контроль только в сфере образования теологического. В российских школах и университетах вдруг оказалось возможным применять модели, которые имели иноконфессиональные корни, которые так или иначе были связаны, например, с иезуитами или пиетистами. Несколькими десятилетиями ранее такие методы подверглись бы рассмотрению на предмет ереси, а в петровскую эпоху этот вопрос больше не вставал.
То есть российское образование стало строиться по западному образцу?
Это верно лишь отчасти. Создатели новых моделей действительно изучали западные образцы, но перенос таких образцов никогда не был полным, никогда не шла речь о «клонировании». Имело место, скорее, «переизобретение». Если посмотреть на тот же Московский университет, который создаётся в XVIII веке, мы увидим, что его основатели ориентировались на немецкие модели, но результат у них получился другим. И для XIX, и для XX веков характерно, что в России, в иной, чем в Европе, социальной и политической среде, иностранные модели трансформируются.
Считается, что Петр заставлял учиться, применял насилие, а ленивые русские не хотели учиться – это правда?
Это устоявшийся миф. На самом деле мы видим в эту эпоху спрос на образование. Не существует никакого «идеологического» сопротивления образованию. Никто - ну, может быть, почти никто - не говорит: «Не буду учить математику, потому что это бесовская наука». Есть сопротивление, когда конкретному ученику навязывают обучение, которое как-то конфликтует с его жизненными обстоятельствами. Записали его в школу, а он вдруг убежал. Но почему? А сбежал, потому что он сирота, а у него поместье крошечное в десять крестьянских домов, которое сгорело, пожар там. Надо поехать и распорядиться, а его в отпуск не отпускают. Но в целом на образовательные услуги существовал огромный спрос. Исследователи часто строят выводы на материалах истории государственных школ петровской эпохи, но эти школы охватывали крошечную долю тех, кто реально получал какое-то образование. Большая часть россиян получали образование у разного рода частных учителей.
Частное образование в XVIII веке успешно конкурировало с государственным?
С одной стороны, в этот период действующие от лица государства администраторы, учителя, эксперты пытаются «огосударствить» сферу образования. Это происходило не только в России: в целом ряде стран государство активно захватывало образовательные площадки, которые раньше контролировались церковью. Бывшие иезуитские училища становились государственными. Образование стало восприниматься как политически важная сфера, которую необходимо было контролировать.
С другой стороны, вся верхушка элиты в XVIII - XIX веках училась частным образом у частных учителей. Если мы посмотрим даже на самые престижные государственные училища того времени, то мы найдём, конечно, там представителей дворянства, но это будет то, что мы сегодня бы назвали в лучшем случае «upper middle class». А действительно верхнего слоя элиты, представителей ста богатейших семей мы в государственных школах не найдём, они учились частно. Ну и разумеется, именно у разнообразных частных учителей училось и большинство простонародья.
Сейчас многие родители с подозрением относятся к частным школам…
Да, для многих стран характерно представление о том, что школа обязательно должна быть государственной. Частное образование находится где-то на периферии, воспринимается как подозрительное. Частные учителя - жулики, которые обманывают родителей, частные школы - игрушка для сверхбогатых. Так многие думают, например, во Франции. В России с этим мнением зачастую сложно спорить, но дело здесь не в какой-то ущербности именно частного образования, а в том, что в России частные и государственные учебные заведения всех уровней изначально находятся в неравном положении. Частный вуз не сможет реально конкурировать с государственным, который обладает ресурсами, помещением, оборудованием, брендом. С нуля создать организацию, которая способна дать качественное образование, невероятно сложно, это вопрос миллиардных инвестиций. Но любопытно, что как раз в последнее время мы видим целый ряд успешных частных школ, и, по крайней мере, в Москве, наблюдаем настоящий бум частных школьных проектов. В сферу частного образования приходят крупные предприниматели, которые считают необходимым инвестировать в создание частной школы, может быть, потому что не удовлетворены тем, что имеется в государственном секторе. Это интересная новая ситуация: ведь те частные школы, которые возникали в 1990-х, в основном создавались группами энтузиастов, которые пытались работать «с нуля», не имея никаких средств.
Может быть, сделать всё образование большим «бизнес-проектом»? Заинтересовать во вложениях крупных инвесторов?
Это невозможно: образование никогда не развивалось как инвестиционно привлекательная сфера. В США есть примеры частных образовательных компаний, которые контролируют целые сети образовательных заведений, но это, в первую очередь, заведения, ориентированные на максимально прикладные рыночные навыки. Они помогают ученикам получить какие-то конкретные умения для рынка труда или пройти сертификацию для рынка труда. Ну, условно говоря, курсы иностранного языка или компьютерной грамотности вполне могут давать отдачу на вложенные средства, почему нет. Но, как правило, участие бизнеса в образовании - это филантропия. Или это вложения в построение социальной среды: предприниматель хочет, чтобы в городе, где работает его компания, рабочие не пили, а жили прилично, он строит там клуб, школу. Невозможно ожидать, что образование будет заметно коммерциализированно, и особенно в России, где есть огромный сектор государственного образования.
Учителя и родители спорят о том, должно ли школьное образование – в частности, преподавание гуманитарных наук, литературы – быть проводником идеологии. В прошлые эпохи преподавание словесности в российской школе была идеологизировано?
Конечно, было! Сама идея о том, что ребёнку нужно учиться литературе, появляется из предположения о том, что молодому дворянину нужно стать достойным членом политической элиты, ему нужно привить определенные достоинства и добродетели, дать ораторские навыки, навыки составления текста, которые ему позволят выступать в различных правительственных советах, обращаться к равным себе аристократам. Какие тексты отбирают для ознакомления, когда в начале XVIII века учат детей иностранному языку и литературе? Конечно, те, что интересны не с лингвистической точки зрения, а с точки зрения их способности транслировать определенные модели поведения (а значит, и ценности). Это могут быть «Приключения Телемака» Фенелона, например, это может быть даже самые простейший письмовник. Ведь для чего ребёнок учится писать письма? Для того, чтобы правильно обратиться к начальнику, к покровителю, к равному. Так что даже образцы писем — это тексты, в которые заложена определенная модель самопозиционирования, в которых декларируются определённые ценности. В этом смысле обучение литературе невозможно в отрыве от идеологии. Какой именно набор ценностей надо передавать школьнику – вот в чём настоящая суть нынешних споров.
Какие реформы, на ваш взгляд, нужны современному российскому образованию?
Мне кажется, что никакие реформы не нужны. Единственная реформа, которая нужна, которая была бы огромным важным делом — это мораторий на реформы. Нужно дать возможность коллегам, которые действительно работают, лет десять поработать без смены ФГОСов, без очередной переделки программ, без введения новых требований каждые пару лет, без перестройки системы управления каждые три-четыре года. Постоянные изменения очень сильно давят на образовательную систему и порождают оправданную фрустрацию на всех уровнях. Такое «воздержание от реформ» было бы более плодотворно, чем очередная попытка что-то улучшить.
По Вашему мнению, преподаватели своими силами сумеют модернизировать школу?
Самый эффективный способ модернизации — дать людям возможность работать и экспериментировать с разными моделями. Все периоды взрывного новаторства, улучшения, которые мы наблюдаем в истории российского образования - что петровская эпоха, что 1920-е годы, что 1990-е годы — это те периоды, когда централизованное реформаторство ослабляется в силу каких-то политических причин, когда у учителей и директоров появляется больше возможностей что-то придумывать и делать самим. Вот тогда и рождается самое интересное.
Беседовала Владислава Подосинникова