Сейчас много спорят о том, какие книги включать в школьную программу по литературе. А может быть, единая программа чтения вообще не нужна?

Я смотрю на эту проблему с точки зрения историка литературы и компаративиста. В перспективе истории видно, что существование единого “золотого списка” для чтения в течение последних двухсот лет было, конечно, оправдано культурно и исторически. Лучшие умы Европы, Америки и России на протяжении ста семидесяти лет думали, что он необходим каждой нации. Идея о том, что надо составить обязательную программу национальной литературы, которую все должны будут читать в школе, появилась в Пруссии и в Баварии в самом начале XIX века. Потом Бисмарк объединил Германию и с 1871 года сделал эту программу настолько жесткой, что она продержалась до гитлеровских времен. Есть немецкие исследования, которые показывают, что школьная программа внесла свой вклад в развитие фашизма. В программе немецкой гимназии 1904 года есть только Шиллер и Гете с минимальными вкраплениями Уланда. Там нет никакой современной литературы, только Шиллер и Гете. И “Нибелунги”, естественно. Пять-семь произведений, обязательных для всех. И все должны были только их и изучать. Такая программа в Германии была еще в 1920-е годы.

 

Интересно, как были связаны школьная программа по литературе и фашизм?

Логика исследователей, которые об этом пишут, такая: школьное образование - это формирование в головах людей определенных идей. Власть твердит во всех классах немецкой школы, что главные ценности страны - это великая немецкая литература и немецкий язык, и, в частности, два писателя - Шиллер и Гете, и ничего вокруг больше нет. Тогда звучащая из радиоприемника речь Геббельса, который говорит, что в Германии есть великая арийская литература и культура и исключительные арийские писатели Шиллер и Гете, а, например, Лион Фейхтвангер – еврей и совершенно чуждый автор, звучит совершенно органично. Возникает абсолютно прямая связь между лингвистическим литературным национализмом и и нацизмом.

 

При этом в остальной Европе ситуация складывалась по-другому? Скажем, образованный англичанин  в начале XIX века не обязан был знать английскую литературу?

Английские аристократы получали широкое образование, читали разных авторов от Гомера до Вольтера, и ни у кого не было идеи, что обязательно все должны читать национальную литературу на английском языке. Надо было читать на древнегреческом, на латыни, на французском – на языке оригинала. В Великобритании вообще единая программа по литературе появилась только в 1905 году. Такая, которая предполагала, что каждый английский школьник должен прочесть именно английскую литературу, от Чосера до Теннисона. Во Франции французские писатели XVIII-XIX века попали в программу лишь в 1880-е годы.

 

Почему идея “золотого списка” прижилась во многих странах?

Идея о том, что все должны освоить некий список национальной литературы, связана с идеей строительства наций и национальных государств. Это была самая прогрессивная, модерная, новая идеология, начиная примерно со времен  Французской революции. К этому на протяжении XIX и начала XX века стремились почти все государства, правительства, политики, писатели, люди самых разных политических взглядов. Были некоторые исключения, например, революционеры-республиканцы были против, но они были вообще против литературы.

 

Когда историческая ситуация изменилась и единые списки для чтения стали не нужны?

Такая идеология казалась абсолютно незыблемой до 1980-х годов. А в 1980-е годы в США и в некоторых странах Европы на волне постколониального движения, феминистского движения, негритюда и много чего еще, когда все меньшинства стали заявлять о том, что не хотят больше одного и того же, возникло новое движение, которое отстаивало плюрализм, разные подходы, отказ от единого списка произведений, которые “отражают идею единой нации”. И параллельно выяснилось, что нет никаких чистых наций. После второй мировой войны и Холокоста это стало совершенно очевидно. И многие государства перестроили свои школьные программы по литературе, отказались от жесткого списка.

 

То есть сейчас в Европе и в США нет списка книг, который обязан прочесть каждый школьник?

Во многих странах, в первую очередь в Соединенных Штатах и в европейском пространстве, доминирует другая ценность - плюрализм.  Следуя идеологии плюрализма, во главу угла для подрастающего поколения ставят не освоение национального канона, а вообще чтение – какие-то лишь ключевые тексты, репрезентирующие разносоставность и многоликость культуры конкретной страны. Все зависит от того, чего мы хотим. Если мы хотим, чтобы воспроизводился один и тот же список “лучших” национальных произведений, то, видимо, надо его и осваивать. Но если мы хотим, чтобы у людей просто формировалась привычка читать, то, видимо, не надо долбить вот этот национальный канон. Многие практикующие учителя говорят и социологические опросы показывают, что у школьников есть интерес к чтению, но дети не хотят читать ровно то, что требуют в школе. Тем не менее и в тех странах, которые уже отказались от единого списка и живут по новым ценностям, многие сокрушаются, что, вот, дети даже Шекспира не читали. От коллег из Германии я слышал жалобы: «У нас уже даже Гете никто не читает». Но зато они читают Шлинка, современных немецких авторов, читают Шекспира, читают Толстого. Как это оценивать? Что будет дальше?  Непонятно.

 

В российских школах XIX века проходили современную литературу?

В России школьный канон всегда отстает от современной литературы. Этот «лаг», как его принято называть, составляет, по моим подсчетам, минимум 30 лет. Меньше это отставание никогда не было, за исключением одного случая. Был единственный момент в истории России за 200 лет изучения в школе национальной литературы, когда лаг был примерно 10 лет. Очень короткий момент, с 1852-го по 1871-й годы. Эти 20 лет были очень либеральным временем, когда на территории империи не было единой школьной программы по литературе, и учителя были свободны разбирать то, что они хотели. Доходило до курьезов. Например, разбирали запрещенного Белинского. Не было никаких инструкций сверху: кого можно, кого нельзя. Были только рекомендации. И министерство не взыскивало с преподавателей. Рассказы Тургенева и Толстого, написанные в конце 1840-х годов, могли изучать в 1861 году. Это практически беспрецедентный случай. Всё было полуофициально: никто не запрещал, но никто и не разрешал, такая серая зона.

 

А потом приняли единую школьную программу и современную литературу перестали учить?

Да, всё закончилось в 1871-м году, когда была введена обязательная единая школьная программа по литературе.  В гимназиях конца XIX  века современную литературу боялись как огня. Ни Толстого, ни Достоевского, ни Тургенева, ни Гончарова не было в официальной школьной программе до 1905 года. Все заканчивалось “Мертвыми душами” и “Героем нашего времени”. Считалось - и это власть прямо декларировала -  что в гимназиях готовят элиту, которая будет занимать руководящие посты, а на них нужны совершенно определенные люди. Министр народного просвещения Граф Дмитрий Андреевич Толстой прямо так и говорил, совершенно откровенно: нам нужны патриоты, нам нужны истинно русские люди, которые должны придерживаться твердых моральных принципов. Им нужен греческий, латынь и математика, потому что они мозг развивают. И не нужна современная литература, потому что она пропагандирует нигилизм, коммунизм, не проверенные временем идеи.

 

Неужели ни Тургенев, ни Толстой не входили в школьную программу?

Современную литературу читали в школе девочки. У них вообще больше часов отводилось на литературу, допускалось больше современных авторов. В конце XIX века девочки читали Тургенева. Скажем, рассказы из “Записок охотника”, еще раннего Толстого, “Детство”. Им открывался более широкий литературный мир. Точно так же было с учащимися коммерческих училищ: у детей купцов, промышленников, откупщиков, мещан - тоже была более свободная программа: и Толстого они читали, и Достоевского.

 

В XX веке школа тоже боялась современной литературы?

Единственная попытка ввести побольше современных текстов была предпринята в 1920-е годы. Надо было вставить в программу пролетарских писателей, и вставляли живых: Демьяна Бедного, Безыменского, Маяковского. Им было по 30-40 лет, и они оказались в школьной программе, представьте себе. Потом все опять вернулось — по принципу маятника - лаг опять увеличился и достиг критической точки к перестройке, к 1985-му году. Тогда школьная программа заканчивалась “Молодой гвардией” или “Судьбой человека” Шолохова, и не было никакого Булгакова, никаких других авторов. Сейчас современную литературу опять не пускают в программу. В школе все официально заканчивается Бродским - с его смерти прошли те же 30 лет. При этом многие педагоги призывают к включению современных книг, потому что на них есть запрос. Это такой маятникообразный процесс.

 

Расскажите о школьной литературе в послереволюционной России.

Это был очень турбулентный период, в том числе и с точки зрения преподавания. Он еще слабо исследован. В гражданскую войну, с 1918-го по 1921 годы, почти не предпринималось попыток что-то резко менять. Только косметически подновили последнюю имперскую программу: выкинули «Боже Царя храни» Жуковского и другие произведения, сильно нагруженные старой идеологией, вставили революционные тексты. Но в целом дореволюционная программа сохранялась до 1921-го года. А потом до 1929-го года пытались полностью перепахать старую модель изучения литературы в школе: например, отказались от ее хронологического изучения.

 

А в каком порядке изучали произведения?

Сейчас в школе примерно с 7-го класса начинается единый сквозной нарратив: от «Слова о полку Игореве» до XX века. Как раньше говорили: “От “Слова” до Суркова”. То есть мы, особенно в старших классах, идем по историческим периодам. Эту систему в 1920-х годах и пытались разрушить, и жили без нее примерно 8 лет - с 1921 по конец 1920-х годов. Произведения были разбиты в школе по темам: тема труда, тема творчества, тема классовой борьбы. В этом смысле послереволюционная программа поразительным образом напоминает современные европейские программы по литературе. В Европе они очень часто устроены не по историческому ходу времени и развитию национальной литературы, а по проблемам. Проблема семьи, проблема миграции, проблема экологии. Ранние эксперименты советской школы просто удивительны. Они предвосхитили лет на 80 то, что потом установилось во всем мире. Но эксперименты быстро кончились. С 1929-го года, с утверждением власти Сталина, начинается разворот и возврат к старой системе. Разрабатываются новые учебники, новые программы, и примерно с 1933-го года устанавливается та самая система, в которой мы до сих пор и живем. По периодам: романтизм, реализм и так далее.

 

Почему в советской школе нельзя было изучать книги “по темам”?

Если аккуратно формулировать: эта система была неудобна для сталинской идеологии тем, что она гибкая. В ней все было очень расфокусировано. Она была во многом интернационалистской. Разная литература, разные произведения. Горький соседствовал с Буниным. Бунин - эмигрант - до 1929-го года присутствовал в программе! Это поразительно, но это так. В 1930-е годы, когда Сталин начал «зачищать» все поле культуры, жестко все регламентируя, когда была уничтожена оппозиция, когда провозгласили социалистический реализм, появился “свой” советский писатель, тогда и школьная программа должна была быть целиком переписана. Потому что стало понятно: любая гибкость, любое отклонение от генерального курса, оставляет потенциальные лакуны для инакомыслия. Так всегда бывает: если власть оставляет какую-то щель, сквозь нее начнет прорастать свобода.

 

Есть какие-нибудь классические авторы, которых сейчас детям велят читать в школе, а раньше - запрещали?

На рубеже XIX - XX веков много дискутировали по поводу Достоевского. В целом общественное и экспертное мнение склонялось к тому, чтобы его включить, но спорили о текстах. Очень бурные баталии велись по поводу выбора романов. Решили, что “Преступление и наказание” можно читать школьникам, а “Бесы”, “Братья Карамазовы” и “Подросток” опасны. Радикальные произведения, конечно, никогда старались не включать. “Что делать” , например, не входил в школьную программу до Октябрьской революции. Сейчас такие дискуссии тоже идут. Кто-то считает, что ни в коем случае нельзя допускать в программу Пелевина, Сорокина, даже Улицкую, а кто-то думает наоборот: это практически живые классики, они по всему миру признаны, их переводят и изучают во всех университетах, пора бы их уже и в школе ввести.

 

Как Вы думаете, нынешнюю школьную программу по литературе нужно менять “косметически” - добавить пару книг, пару убрать - или радикально?

Мое личное мнение - менять радикально. Точечные, локальные, “косметические” замены внутри списка никоим образом не решают проблему, потому что сразу же начинается война за авторов. Это хорошо знают мои коллеги, все педагоги, все участники обсуждений при рабочих группах в министерстве образования. Если оставить модель и пытаться что-то менять внутри жесткого канона, все начинают воевать, потому что у всех свои представления, какой автор обязательно должен быть, а какой - нет. Это абсолютно тупиковый путь. Единственный выход, на мой взгляд, - поменять модель: отказаться от обязательного списка для всех и ввести вариативность. В лучшем случае - идти по пути тех же европейских стран и отказаться от обучения национальному канону в пользу обучения чтению, пониманию и интерпретации текстов. Это можно делать на любой литературе, хоть японской. Хотя сложнее, конечно, учить понимать текст на литературе той страны, которую ты хуже знаешь. Это распространенный аргумент: как же наши русские дети будут учиться по произведениям Юкио Мисима? Что они поймут, если они не знают японской культуры и никогда не были в Японии? Это крайний пример, разумеется. Понятно, что европейская литература нам ближе и понятнее. На ее материале можно учиться читать и понимать тексты.

Но в каком виде предлагать новую модель - это сложный вопрос, который стоит обсуждать с привлечением экспертов и представителей всех заинтересованных групп. Такие реформы - мы это знаем из истории - всегда очень болезненны.